— На что бы лучше! — вздохнул он, жадно поглядывая вниз, на прохладную
синеву моря. — Только ведь после купания еще больше разморит. Мне один знакомый фельдшер говорил: соль эта самая на человека действует… значит, мол, расслабляет… Соль-то морская…
Она села на подоконник. На фоне ослепительного, бело-голубого неба сверху и густой
синевы моря снизу — ее высокая, немного полная фигура, в белом капоте, обрисовалась с тонкой, изящной и мягкой отчетливостью, а жесткие, рыжеватые против солнца завитки волос зажглись вокруг ее головы густым золотым сиянием.
Неточные совпадения
В тропиках, напротив, страна вечного зефира, вечного зноя, покоя и
синевы небес и
моря.
Вот этак подчас казалось и нам в штиль, при тишине
моря и
синеве неба.
Мы с Дерсу прошли вдоль по хребту. Отсюда сверху было видно далеко во все стороны. На юге, в глубоком распадке, светлой змейкой извивалась какая-то река; на западе в
синеве тумана высилась высокая гряда Сихотэ-Алиня; на севере тоже тянулись горные хребты; на восток они шли уступами, а дальше за ними виднелось темно-синее
море. Картина была величественная и суровая.
— Это верно. Мы ждем, когда из-за туч проглянет опять эта глубокая
синева. Гроза пройдет, а небо над нею останется все то же; мы это знаем и потому спокойно переживаем грозу. Так вот, небо сине…
Море тоже сине, когда спокойно. У твоей матери синие глаза. У Эвелины тоже.
У берега широко белела пена, тая на песке кисейным кружевом, дальше шла грязная лента светло-шоколадного цвета, еще дальше — жидкая зеленая полоса, вся сморщенная, вся изборожденная гребнями волн, и, наконец, — могучая, спокойная
синева глубокого
моря с неправдоподобными яркими пятнами, то густофиолетовыми, то нежно-малахитовыми, с неожиданными блестящими кусками, похожими на лед, занесенный снегом.
Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по бокам этого столба — такой уж черной
синевы, что ничего не видно —
море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное —
море. А с краю, на тучах, которыми другой от нас умчался гений, немножко задевая око луны — лиловым чернилом, кудрявыми, как собственные волосы, буквами: «Приезжайте скорее. Здесь чудесно».
В пушкинскую грудь — в ту синюю открытку, всю
синеву мира и
моря вобравшую.
Но в таком случае не есть ли, поставим мы перекрестный вопрос, такая же иллюзия вот это
море, которое я вижу, и этот его шум, который я слышу, эта
синева неба, которую я созерцаю?
Конечно, возможно допустить, что я могу заблуждаться в своем чувственном опыте, возможно, что это не
море и не его шум, а мне только показалось, и что никакой
синевы неба в действительности нет, а я ошибся.
Из-за палисадника и редких деревьев, окружавших дачу, глядело
море со своими волнами,
синевой, бесконечностью, белеющимися мачтами…